Наследники империи - Страница 30

— Побег таких, как Вогур, ничего не изменил… — пробормотал Мгал, прихлебывая вино и устремляя невидящий взгляд в окно таверны. Он вспоминал обычаи своего племени, время, проведенное у дголей и ассунов, а также рассказы Гиля о том, что в неурожайные годы барра питались лягушками, насекомыми и горькими кореньями, от которых сильные становились слабыми, а слабые умирали. Если Белые Братья обучали людей, как обрабатывать землю и снимать с нее богатые урожаи, сражаться с ними было трудно, и кое-кто мог бы, пожалуй, назвать их благодетелями… Особенно те, кому не пришлось видеть сожженных деревень и трупы тех, кто пытался сопротивляться поработителям… Хотя, с другой стороны, сражения между дголями и лесными людьми, например, были не менее кровопролитными и, если разобраться, еще более бессмысленными. Груантов обвиняли в людоедстве, а кровавые божества хинтов требовали таких жертв, что о ритуалах этого племени нельзя было говорить без омерзения. Единый Созидатель, которому не слишком ревностно поклонялись Белые Братья, был несравнимо человечнее, чем Самаат барра и Вожатый Солнечного Диска, которого почитало родное племя Мгала…

— Эй, северянин! Будь любезен, разреши-ка наш спор! Вексе говорит, что «змей» и «солнце» означают предающего тебя друга, а по-моему, это измена любимой девушки. — Один из городских стражников ткнул пальцем в разложенные на столе костяные квадратики.

— При чем тут девушка? Это может означать злоумышление против хозяина, беспричинную ревность и даже мланго. Все зависит от того, как легли гадальные кости! И если в основании Серебряного щита выпали «руки», то даже вонючему курнику ясно, что имеется в виду мужчина! — негодующе рявкнул тот, которого звали Вексе, и тоже воззвал к северянину: — Ты только взгляни!

Мгал нехотя поднялся и подошел к столу спорщиков, намереваясь, раз уж они сами к нему обратились, порасспросить их о Джадуаре.

— Если это «руки», а «котел» и «корабль» лежат слева, — он наклонился над столом, вглядываясь в полустертую резьбу гадальных костей, — то, думается мне, это указывает на предателя-мужчину. Но если у вас такое сочетание может означать людей из империи Махаили… — Закончить фразу Мгал не успел. Что-то со страшной силой обрушилось на его склоненную голову, и он ткнулся лицом в стол, рассыпая затейливый узор, старательно выложенный из лживых костяшек.

Предложение Рашалайна провести вторую половину дня в его палатке не показалось Гилю соблазнительным. По совести говоря, он предпочел бы побродить вместе с Бемсом, Лив и Батигар по городу или отправиться с Мгалом в гавань, но отшельник, хитро щурясь, сообщил, что лучший способ хорошо заработать юноше вряд ли представится, а несколько монет не будут лишними в кошле бесприютного странника. Движимый не только желанием заработать, но и поглядеть, как собирается отшельник огрести кучу серебра не выходя из палатки, стоящей позади шатра, где Рашалайн столь красочно вещал о деяниях древних героев и бурях, потрясавших мир в былые времена, Гиль, поколебавшись, принял предложение и очень скоро понял, что раскаиваться ему не придется. Оказалось, немало людей, нуждающихся в совете, помощи и утешении, рассчитывали обрести их в палатке мудреца и, что особенно поразило юношу, готовы щедро оплатить оказанные им услуги. Рашалайн же, несмотря на любовь к уединению, попав в город, развил кипучую деятельность и каждым своим шагом блестяще доказывал, что постижение книжной премудрости нисколько не мешает ему прекрасно разбираться в людских нуждах и чаяниях. Пробыв в палатке совсем немного времени, Гиль увидел, что обещания отшельника не были словами, брошенными на ветер, — успех и в самом деле сопутствует тому, ибо. он умеет давать людям то, что они хотят получить, и едва ли можно считать предосудительными те мелкие уловки, к которым Рашалайну приходится ради этого прибегать.

Провидцу и мудрецу положено иметь восприемников и последователей, и чернокожий юноша с интересом узнал, что еще вчера Рашалайн объявил его своим любимым учеником. Где и почему он прячет остальных учеников и когда Гиль мог стать любимым, если всего несколько дней назад впервые увидел отшельника, старец никому не объяснял, но горожан это почему-то не смущало, и нескромных вопросов они по этому поводу не задавали. Провидцу и мудрецу не пристало принимать солидных посетителей в хламиде отшельника, пусть даже и произведшей на зрителей, во время публичных выступлений, неизгладимое впечатление, и халат из белой парчи, вышитой золотыми драконами, поднесенный Рашалайну хозяином шатра, вскоре дополнили темные сапожки из мягчайшей кожи, широкий кушак черно-белого шитья и великолепный тюрбан, придававший благообразному лицу старца выражение чрезвычайно значительное. Переложенные из холщового мешка в изящные шкатулки пожелтевшие свитки, разнообразные амулеты, талисманы, глиняные и стеклянные флакончики и скляночки вкупе с мешочками толченых трав и прочими неказистыми на вид вещицами уже не напоминали жалкий скарб выжившего из ума старика, они выглядели бесценными сокровищами, один взгляд на которые способен повергнуть простодушного человека в благоговейную дрожь. Кто-то, наконец, должен был прислуживать провидцу и мудрецу, и человек этот, тоже, надо думать, не без ведома владельца шатра, появился в палатке Рашалайна. Им оказалась Зивиримла — смазливая грудастая девица, наряд которой обладал удивительной способностью в нужный момент распахиваться, открывая глазам посетителей зрелище, неизменно отвлекавшее их от творимых отшельником чудес, при подготовке котрых лишняя пара любопытных глаз являлась серьезной помехой.