— Во-он за тем сараем. — Девчонка вытянула руку, и по тому, с какой быстротой она затерялась среди пустившихся в пляс селян, Лив лишний раз убедилась, что кроется в ее словах явный подвох. И это очень хорошо, потому что глупо срывать злость на друзьях, но если уж кто-то сам нарывается на неприятности, грех этим не воспользоваться…
Нажун и его брат поджидали Лив между двумя сараями, место, если учесть их намерения, самое подходящее — никто ничего не увидит, никто ничего не услышит. Предусмотрительный Нажун прихватил с собой веревки и тряпку, которую можно будет использовать в качестве кляпа, брат его, впечатляющих размеров детина, считал, что подобные ухищрения не понадобятся.
— Дам ей разок по башке, и если девка понятливая, никакие веревки не понадобятся. А ежели непонятливая, дам ей два раза по башке. Тогда и самая тупая поймет, что ей делать надобно. Ежели она, конечно, придет.
— Придет, — пообещал Нажун, потому что ему очень хотелось, чтобы светловолосая пришла. Однако он, еще наблюдая за ней на бай-баланском базаре, понял, что девка эта крепкая и повозиться с ней придется.
— Оно и хорошо, что крепкая. А повозиться я люблю. Люблю перед этим самым аппетит нагулять, — отозвался брат, выслушав предупреждение Нажуна. Смотри-ка ты, и правда идет. Я-то думал, ты опять умничаешь, невесть что выдумываешь.
— Тш-с-с… — прошипел Нажун.
Глядя, как спокойно и самоуверенно, не горбясь и не поднимая плечи, вышагивает светловолосая, как высоко держит голову и, будто нарочно, выпячивает высокую грудь, Нажун ощутил приятное жжение в паху. Представил, как сорвет с гордой девки широкую, шитую по подолу и рукавам голубой нитью рубаху, как вытащит из коротких, едва доходящих до колен штанов, оставляющих открытыми сильные стройные ноги, и хищно ухмыльнулся. Да, эта не чета деревенским дурехам! Тем под длинные юбки руку запусти, они уж и ноги раздвигают, хошь с медом их ешь, хошь уксусом прежде полей. Эт-та не такая — орлом смотрит! Как-то смотреть будет, когда они ее раком поставят? Нажун вновь ухмыльнулся.
Был он хорош собой, и уверенная, жестокая красота его, равно как и нахальные повадки, действовали на девок неотразимо. Зная это, он в последний момент даже огорчился, представив, что, не приведи Полевой бог, и эта от улыбки его растает и окажется как все, мягкотелой и покладистой. Зачем тогда и затевать все было? Но улыбку при виде шагнувшей в проход между сараями Лив погасить не смог и так, хищно улыбаясь, и сказал, глядя в ее спокойное, с чуть нахмуренными бровями лицо:
— Попалась, голубка. Прикончили мы дружка твоего толстомордого. А теперь тобой займемся. Сама одежонку скинешь или помочь придется?
Он ожидал чего угодно, только не того, что светловолосая улыбнется. Улыбнется с этакой яростной радостью, от которой у Нажуна нехорошо дрогнуло сердце и трусливо поджались пальцы ног. Он чувствовал, что тут что-то не так. Знал даже, что именно, но отступать было поздно. И надоумил же Полевой брата привести, один на один, может быть, и сговорились бы, тоскливо пронеслось у него в голове. А в следущее мгновение так ничего и не понявший братан отодвинул его плечом и проворчал:
— Ишь, стерва, еще и лыбится!..
Нажун хотел крикнуть, остановить брата, однако тот уже ринулся вперед, подобно стоялому быку, учуявшему запах стельной телки. Завис над неподвижной девушкой, закрыл ее необъятной тушей своей, готовясь сграбастать, смять мощными лапищами, и замер… Девка выскользнула из-за его спины, и даже в сумерках Нажун увидел, как дымится кровь на длинном, похожем на шип голубой уйхэйской розы кинжале, оказавшемся каким-то чудом в ее руке. А потом тело брата начало падать, и, издав рык смертельно раненного хищника, Нажун прыгнул на мерзко скалящуюся девку и почти достал ее.
И достал бы наверняка, если бы холодный шип не пробил его грудь, не остановил, как сам он не раз останавливал стрелой орлов-пустынников, устремившихся за вылезшим из норки свистунком. Брат тоже умел мастерски бить птицу, и его-то беспощадную улыбку, появлявшуюся, когда натягивал он тугой лук свой, и увидел Нажун давеча на лице светловолосой. Узнать-то он ее сразу узнал и значение смертоносной улыбки понял, да что толку…
Похожий на оскалившегося курогрыза парень рухнул на землю, и Лив, гадливо морщась, вытерла о его штаны кинжал и спрятала под широкую рубашку, измаранную кровью неуклюжих братьев. Подумала, что завоют ведь об убиенных этих ублюдках девки поутру, найдутся коровищи… И уже повернулась, чтобы вернуться к свадебным столам, когда откуда-то из-за сараев донесся оглушительный рев Бемса:
— Мгал! К оружию! На помощь!
— Экий неумеха! Никак не научится без криков обходиться! — раздраженно проворчала девушка и, перепрыгнув через бездыханные тела, побежала между сараями, прикинув, что так скорее окажется подле моряка, обладавшего самой могучей глоткой по обе стороны Жемчужного моря…
Увидев вынырнувших из-за длинного приземистого амбара пятерых деревенских парней, вооруженных кто цепом, кто вилами, кто косой, Бемс понял, что на этот раз ему придется туго, и, не желая проверять, сколь ловко эти молодцы умеют работать своими излюбленными орудиями труда, издал великолепный вопль, заставивший товарищей поспешить ему на помощь. Нападавшие замерли, краска покинула их разрумянившиеся от вина лица, а желание забить неповоротливого чужеземца куда-то улетучилось. Когда же они разглядели в руках здоровяка вилы и сообразили, что Джигал, видимо, уже мертв и застать гороподобного крикуна врасплох не удастся, настроение их испортилось еще сильнее.