Наследники империи - Страница 65

— Зачем ты помешала мне? Не захотела лишать удовольствия своих чернокожих подружек? — Принцесса попыталась стереть со щеки грязь и вместо этого размазала ее по всему лицу.

— Теперь ты такая же чернокожая, как они! — рассмеялась Шигуб горловым смехом и прижала Батигар к себе. — Не бойся, Очивара и ее маджичо не доберутся до тебя. Мы дождемся сумерек и убежим. Смотри, небо опять потемнело. Если пойдет дождь, мы сбежим еще до вечера. И никто не сумеет нас догнать.

Глядя на неспешно трусящих по раскисшей земле гвей-ров, Шигуб не сомневалась, что именно так все и произойдет. Никто не заподозрит ее в намерении бежать, раз она бросила вызов Очиваре: ни одно племя нгайй не примет беглянку, уклонившуюся от поединка чести. Если же все уверены, что бежать ей некуда, то и следить за ней не станут. А когда исчезновение ее будет замечено, погоня, конечно же, бросится на северо-запад, в направлении Бай-Балана, ведь именно там находится родина Батигар и, значит, там беглянки могут рассчитывать получить помощь и приют. Но они перехитрят погоню! Шигуб радостно ухмыльнулась, поскольку доподлинно знала, что отряд преследователей поручат возглавить Очиваре, а ход мыслей и действия своей бывшей возлюбленной она научилась угадывать на день вперед, потому-то ей в конце концов и прискучило жить в одном шатре с кабисой рода Киберли. Сила и ловкость ее поистине велики, но ей никогда не придет в голову, что беглецы решатся сделать плот и отправиться на нем вниз по Ситиале, на юго-восток, туда, где в свод небесного шатра упираются вершины гор Оцулаго…

Дождь лил, лил и лил, и настал момент, когда Мгал потерял всякую надежду на то, что когда-нибудь этот ливень прекратится. Подхваченная в одной из деревень дрожница нещадно трепала его могучее тело, в помутненном сознании всплывали лица и речи давно позабытых людей, и временами он переставал понимать, где же обретается его сотрясаемая крупной дрожью плоть: в Облачных горах, поселении дголей, деревне ассунов или в горе кротолюдов. Выныривая из болезненного забытья, он раз за разом видел одну и ту же серую, залитую дождем степь и бредущих, утопая по бабки в грязи, лошадей своих товарищей. Чтобы не выпасть из седла, он привязал ноги к стременам, а Лив с Бемсом по очереди вели его лошадь в поводу, молча страдая от того, что ничем не могут помочь северянину.

Несмотря на предупреждения местных жителей, никто из них не мог представить, что такое сезон дождей в голой степи, где нет ни клочка сухой земли, ни корма для лошадей — ничего кроме льющейся с неба воды. Одежда их давно промокла до нитки, и негде было ее обсушить, взятые в дорогу припасы раскисли и начали плесневеть и пованивать, и нечем было их пополнить. В бескрайней степи не сыскать было места для ночлега, и даже если бы путешественники захватили с собой шатер или палатку, едва ли они рискнули бы ставить их посреди непролазной грязи. Спасение было в одном — как можно скорее достичь подножия Флатарагских гор, где издавна пережидали дождливое время года Девы Ночи. Но беда заключалась в том, что из-за непрекращающегося дождя выдерживать выбранное направление было чрезвычайно трудно, и Лив с Бемсом, на все лады кляня судьбу и непогоду, давно уже пришли к выводу, что заблудиться на суше несравнимо легче, чем в море.

Будь Мгал в добром здравии, он, безусловно, сумел бы положить конец их блужданиям по степи, где стороны света не смог бы определить и сам Шимберлал, однако в редкие моменты просветления рассудка сил у него хватало лишь на то, чтобы хлебнуть мутной дождевой воды из фляги и проглотить скверно пахнущую кашицу из окончательно размокших лепешек и вяленого мяса. А потом перед внутренним взором его вновь начинали проплывать пейзажи далеких земель, мелькать лица Эмрика, Чики, новорожденного сына и его тезки — мудреца Менгера, которого Мгал не сумел некогда уберечь от своих сородичей, видевших в каждом чужеземце врага.

…Впрочем, и сам он в пятнадцать лет думал точно так же и считал, что добра от чужаков ждать не приходится. И первым побуждением его при виде старика, привалившегося к вросшему в землю замшелому валуну, было всадить в него копье, и не сделал он этого лишь потому, что тот и так был изрядно потрепан щервагом и едва ли мог дожить до заката. На изодранного когтями чешуйчатой твари чужака Мгал тогда, собственно, и внимания не обратил значительно больше заинтересовал его лежащий неподалеку от валуна щерваг. Тварей этих обходили стороной даже стаи оголодавших за зиму волков, и хотя Люди Чащоб, случалось, ставили на них западни-бревнода-вы, они и помыслить не могли о том, чтобы выйти на бой с бронированным чудищем, чью шкуру не могли пробить ни копье, ни меч или топор, ни даже рогатина с выкованными из железа оконечниками.

Сперва мальчишка подумал, что на чужака напало смертельно раненное, издыхающее от старости или ран чудище, однако тело щервага, достигавшее восьми шагов в длину и казавшееся отлитым из темной, кое-где позеленевшей от времени бронзы, не было изувечено, и, только обойдя его со всех сторон, Мгал разглядел торчащий из глазницы твари обломок узкого клинка. Того самого, чья обмотанная вытертым ремешком рукоять лежала у ног старика…

Если бы кто-нибудь сказал мальчишке, что израненный старик этот мог убить щервага, он смеялся бы до слез, хохотал до упаду. Он видел изувеченного молодым щервагом Дрягла и хорошо помнил охотничьи истории о неуязвимости приземистой и стремительной гадины, способной своими кошмарными жвалами перекусить человека пополам, но, повторно, внимательнейшим образом осмотрев дохлую тварь, иных ран на ее теле не обнаружил. Тогда он тщательно изучил следы на земле, и они окончательно убедили мальчишку в том, что охотившееся на старика чудище погибло от его жилистых, немощных, на первый взгляд, рук.